Алексей Кузнецов. Общее прошлое: как адвокаты теряли надежду на справедливость

В апреле российская адвокатура отмечает 150-летие. За первые полвека своего существования этот институт стал достаточно эффективным инструментом защиты справедливости, но в советское время роль адвокатов стала формальной
Знание своей истории — это не только вопрос образованности и культуры. Это еще и необходимый фундамент для создания общего будущего людей, живущих в одной стране. РБК совместно с Вольным историческим обществом продолжает цикл публикаций о главных событиях, ставших поворотными в нашей общей истории — истории России.

В ноябре 1864 года Александр II утвердил новые Судебные уставы. В императорском указе сенату объявлялось: «Рассмотрев сии проекты, мы находим, что они вполне соответствуют желанию нашему утвердить в России суд скорый, правый, милостивый и равный…» Одним из принципиальных нововведений стала состязательность судебного процесса при равенстве прав сторон. Оно потребовало создания принципиально новой корпорации — сословия присяжных поверенных, то есть профессиональных юристов, которые могли квалифицированно представлять интересы своих доверителей в суде.

Первые адвокаты

В марте 1866 года стряпчий Санкт-Петербургского коммерческого суда Федор Андреев первым подал прошение с просьбой принять его в сословие присяжных поверенных. В течение последующих четырех недель в специально созданный комитет поступило 68 прошений, в том числе от будущих «звезд первой величины» Владимира Спасовича, Дмитрия Стасова и Владимира Танеева. Первые 27 поверенных были утверждены министром юстиции 17 (29) апреля и через две недели образовали первую адвокатскую корпорацию на территории нынешней России — Санкт-Петербургский совет присяжных поверенных. В сентябре того же года образовался Московский совет. Первое судебное дело по новым уставам слушалось в начале июня 1866-го. Молодой помощник присяжного поверенного Вильгельм Люстиг, ставший впоследствии знаменитым адвокатом, был в этом деле подсудимым и защищал себя сам, причем так волновался, что просил разрешения прочесть речь, а не произнести ее; впрочем, все закончилось благополучно.

Поначалу большая часть общества приняла новый институт восторженно. Первые успехи защиты встречались громом аплодисментов. Однако позже наступил период сомнений, вызванных неизбежными столкновениями функций защитника с общественными моральными принципами. Иногда это касалось излишней театральности и склонности ряда адвокатов к «психологическим эффектам», но бывало и связано с серьезным этическим выбором. Так, например, один из знаменитейших адвокатов «первого призыва» Владимир Спасович (в прошлом — известный профессор уголовного права, покинувший Петербургский университет в знак протеста против отчисления участников студенческих волнений) оказался в 1876 году защитником по назначению в деле Станислава Кроненберга, сына известного банкира, который систематически подвергал телесным наказаниям свою семилетнюю дочь. Спасович выстроил линию защиты профессионально и безукоризненно: он сумел нарисовать психологический портрет своего подзащитного, человека вспыльчивого, но лишенного садистских наклонностей, при помощи экспертов поставил под сомнение степень тяжести побоев, наконец, достаточно яркими мазками изобразил непростую натуру пострадавшей. Присяжные Кроненберга оправдали, но действия адвоката — дискуссия о розгах и шпицрутенах, допрос девочки, расписывание несовершенств ее натуры и особенно более чем сомнительные логические построения — произвели на публику отталкивающее впечатление. Спасович, в частности, утверждал: «Говорят: за что же? Разве можно так строго взыскивать за несколько штук черносливу, сахару? Я полагаю, что от чернослива до сахара, от сахара до денег, от денег до банковых билетов путь прямой, открытая дорога!»

Это позволило Федору Достоевскому охарактеризовать адвокатов в одной из статей: «Мне все представляется какая-то юная школа изворотливости ума и засушения сердца, школа извращения всякого здорового чувства по мере надобности, школа всевозможных посягновений, бесстрашных и безнаказанных, постоянная и неустанная, по мере спроса и требования, и возведенная в какой-то принцип, а с нашей непривычки и в какую-то доблесть, которой все аплодируют».

Несмотря на определенные шероховатости, а также не слишком благожелательное отношение властей, в целом можно сказать, что за первые полвека своего существования российский институт присяжных поверенных сумел стать достаточно эффективным инструментом защиты справедливости. Мысль о том, что любой человек, каким бы отвратительным он ни казался на первый взгляд, имеет право на защиту, постепенно укоренялась в российском обществе. Однако впереди правосудие в целом и адвокатуру в частности ждали суровые испытания.

Досадная формальность

После установления советской власти судебную систему лихорадило не один год. К занятию адвокатской деятельностью сначала допускались «все неопороченные граждане обоего пола», затем были созданы коллегии, потом опять вернулись к идее непрофессиональной, «общественной» защиты. Положение адвокатов более-менее устоялось к началу 1930-х, но к этому же времени суд в СССР окончательно превратился в орудие расправы, и только в гражданских и некоторых уголовных делах защитники могли рассчитывать на то, что сумеют оказать влияние на решение суда. Что же касается процессов политических, то здесь адвокату приходилось думать уже не столько о линии защиты, сколько о том, чтобы не скомпрометировать себя в глазах власти и общества. В подобных процессах адвокат практически обязан был сделать заявление о том, что вместе со всем советским народом разделяет возмущение гнусными планами или деятельностью его подзащитного и только профессиональный долг заставляет его выполнять свои функции. Известная адвокат Рута Марьяш вспоминала: «[В большинстве уголовных дел] защитник <…> воспринимался судом как пустая, порой досадная формальность, и это не могло не отразиться на качестве судебных выступлений. Судьба подсудимого чаще всего уже была предопределена…».

Некоторая оттепель, наступившая в середине 1950-х, мало сказалась на значимости адвокатской профессии. Суд по-прежнему оставался частью репрессивного государства и вместо восстановления справедливости «решал народнохозяйственные задачи»: боролся с преступностью, обеспечивал стройки работниками, стоял на страже идеологической чистоты. В этой ситуации адвокат обычно мог сделать не слишком много.

Особого мужества требовала защита инакомыслящих. Практически во всех делах по печально знаменитым ст.70 («Антисоветская агитация и пропаганда») и ст.190–1 («Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй») УК РСФСР и аналогичным статьям УК других союзных республик исход был предрешен руководящими партийными органами. К таким делам допускались только адвокаты, прошедшие специальное согласование. Несмотря на это, целый ряд адвокатов по мере возможности честно исполняли свой профессиональный и человеческий долг и, возможно, сумели несколько смягчить участь своих подзащитных.

Сегодня профессия адвоката по-прежнему требует не только высокой квалификации, но и немалых душевных сил. Обвинительный уклон, присущий нынешнему российскому судопроизводству (а сегодня по уголовным делам оправдательные приговоры составляют менее 1%), вряд ли способствует оптимизму в среде профессионалов. Но, как учит история, всякие времена когда-нибудь да проходят, а память о добрых делах остается.

Подробнее на РБК:
http://www.rbc.ru/opinions/society/08/04/2016/5707a83d9a7947852699114d